ПЯТАЯ СМЕРТЬ.

ПЯТАЯ СМЕРТЬ.

А лёживал ли ты, братец ты, мой когда в Расейских больничках? Ну коли нет, так тебя, верно, и на свете бледном обозначето не было. А коли бывал в сиих заведеньицах, так сказывай, где я не прав.
Давно дело было. Ещё `Живее всех живых` в деньге сидел, вороны по помойкам сытые еле переваливались и шикали на котов благим матом да, говорят, жалованье исправно давали два раза в месяц такое, что можно было покушать иногда сытно и людям тоже. Короче говоря на заре загнивающего социализьму, в прошлом, так сказать, веке.
Зимой, значится, всё и прислучилось. Запамятовал я дома какую-то тетрадку, а учился тогда в школе ещё, да и выскочил потнёхонький опосля тренировки на улочку в легонькой одежонке ( почти как и без неё совсем ). До дома всего-то двух-трёхсот метров не будет – что они для меня, коли и в более куцем фраке `накручивал` я по морозу в `за-сорок` с десяток-другой вёрст токмо для разминки организьмы. Ан нет, видать на сей раз коса чирикнула об каменья…
Минул день-другой, да чтой-то и взанемоглось мне. Дальше - больше. За трое суток скрутило молодчика простудное гестапо, аж невмочь. `Под-мышкой` за сорок с двумя почти градусами, в голове розовый туман с разными фильмами и кости не трепыхаются вовсе.
Маменька моя, не в обиду ей будет говорено будет, по-сперва отпаивала меня морсиком клюковным как и рекомендовала ей добрая тётя в тюлевом халате, изображавшая из себя участкового терапевта все две недели моего мнимого ОРЗ. Но видя, что к началу третьей перестаю я уж и постанывать, да всё чаще требую к одру нотариуса с пером и гербовой бумагою вызвала всё ж таки неотложку.
Ну помощь у нас скорейшая только в кине на теловизоре и в обзывании сего предмета доставки тел, да, в прибавок, за единственный красно-крестовый `челленджер` завздорили один инфарктник, пара несколько `навесёлых` костоломателей и я, неясно-диагностированный симулянт. Так что ждать сверхсветовой спасательный екипаж пришлось несколько нервно-ожидательно часика почти что четыре.
Жизнь свою я закончил ценить довольно рано – где-то с десятой-пятнадцатой минуты от рожденьица ( см. предыдущие главы ) и теперича убаюкивал себя нежною мыслею, что пятнадцать годков `оттрубил` таки на ентом свете.
Врач всё ж таки умудрился почтить присутствием. Хотя бы я и не садист временами вовсе, но довольно приятно был вознаграждён лицезрением смены милой, участливой улыбки на гримаску оторопелого ужаса когда сей Ватсон содеяв досмотр уж бездыханного почти тельца понял, что со мною. Вкатив пару пилюль ( прегорьких, однако ж ) в филейные, пардонте, места моей милости он одарил матушку мою прерадостным известьицем – `Ежели до больнички успеем его допереть, то жить может и будет ( хотя кому потом энтот дурак станет нужон? )`.
Старушка моя в восторжествованиях душевных едва ли не побила люстры от эйфорических порханий.
За руки, за ноги взгромоздили удальца в екипаж ( сам-то я уж почти и ресницами двигать не мог ) и помчали на маскерад. Смутно припоминаю как доставили меня в эскулапову резиденцию – временами глазоньки мои томно откатывались к затылку ( как говорят хроникёры сего события ) и видел я что-то иное ( знать далёкое, но светлое ) потому как уходить оттель не хотелось.
Всё ж помню урывками весьма пребуйные хороводы вокруг да милое щебетание, как думалось ангелочков, токмо без крылов и в чепцах – `Ещё пять кубиков адреналина! Разряд! Ещё разряд!`.
Да тревожили изредка обмякшую плоть вострые железки с едким нутром в стеклянных же блямбах.
Спустя время начал я понимать отдельные словеса да узнаваться в лицах. Тут спаситель мой, другой уж Гиппократ, ковырнув для приличия в ноздре, примолвил, что изделано всё наивозможнейшее и что коли до утреца я изволю издохнуть, то буду гнусно-мерзким свинтусом и он тогда лечить меня более уже станет. На том и разошлись ( вернее одного увезли таки под микитки привязанного к забавной колеснице да и в полосатом кафтане ).
Спалось же мне после всех экспериментов как-то уж трепетно-смутно и недолго. Тех жалких пилюлек, что напитали чрево и плоть мою по всей верояти сказалось мало для могучего организма молодого атлета, а потому когдамест во внутрях сызнова заполыхало стал я отыскивать жадно в головёшке какую-то мыслю.
Странные, однако же, существа эти люди. Уж везут на каталке к моргу, а угасающий взгляд всё припоминает где, что и как ( да как бы это спереть ). Припомнил и я, куда ежели сконфузится ядрёная война отступать с шашкой наголо. А потому и пополз искать правду-матку, то бишь дежурную медсестрицу. Доковыляв до ворот её светлой горницы и вскарабкавшись кой-как по стенке до человечьего то исть обличия да и гаркнул тут зычным шёпотом – `Гой же ты еси, красна девица! Ты проснись-пробудись ото сна дремотного! Да подай ты мне, добру молодцу, чарку с зелием, хоть с отравою, да что б только мне, добру молодцу, мерзкой болью бы да не мучиться! `
Тишина стоит в тёмной горнице, не слыхать, видать, добра молодца.
Раза три кричал буйным похрипом да ломал косяк ногтем стукотным.
Девица однако ж пробудилась да обласкав в душе молодца самыми нежными речами дала таки, по усердной просьбе, с десяток заморских колёс, примолвив, что этого хватит и на неделю. Неделя неделей, а к утру все они уже шкворчали по моим жилкам.
Утром пришёл ещё один Айболит ( постоянный ). Чегой-то прочёл в бумажке ( про меня ), где-то почесал ( у себя ) и изрёк –
`Держись пацан! Щас я тебя лечить стану!`. И точно - только он за порог, как вкатилась барышня лет под семьдесят с полным колчаном стеклянных стрелок и двумя капельницами –
`Сымай, мил друг, штаны – знакомиться будем!`.
Добро хоть, что из полутора дюжин разных шприцов с пяток ушло на сторону – к соседям, но уж капельницы были мои обе!
Вот где жалел я, что мало занимался гимнастикою. Когда зачесались то нос, то ухо, то места витаминных инъекций взмолился я к соседям рядом-лежащим –
`Мужики! Дернете из меня любую из сих верёвок! Моченьки уж нет – страсть хотца обчесаться!..`
На что добрые мои сопалатники не замедлили ответом –
`Вишь, паря, принесли тебя вчерась точно что трупиком, а таперича ты уж и розоветь взначал. А ну-ка подёрнем мы из тебя капельничную трубку да как сновя занедужится тебе да и оплохеешь до вчерашнего?`.
Крыть было нечем и стал почёсывать я зудящие местеца силою мысли…
Тут пришла давешняя моя полюбовница и нежно воркуя –
`Перемена блюд, сударь!`
воткнула мне вместо прежних трубок другую ж пару, добавив по доброте душевной с пяток `горяченьких` укольцев. Нет таких нежных слов, кои не припомнились мне вдуг в умолении милой феи на десяток всего-то минут отсрочить экзекуцию!
`Да что тебе в том, родимец?`
`Да я, душенька моя, по нужде хотел бы ( а сам хотел курить – верный признак выздоровления )`.
`Ай и на тебе утицу крутобокую!`
`Да ты, нянька, али белены с утра обожрамши? Я тебе что, обезьяна, ногами вместо рук в насест впрягаться?`
`Так ить я жа и вспомогну, коли чё!` - коварно-прелюбодейски капая слюною в вожделении младой плоти прошамкала она через свой единственный зуб.
`Осрамить хошь молодца, карга старая? Так ить жениться мне на тебе опосля надобно будет, а сие несподобно мне. Ты ж мне в бабки годна! `
`Стара, да опытна! Молодухе любой форы дам! Эхма, молодец, поворкуем-то с тобою на славу-у-у-у-у! Я тя залечу-замилую как собаку сивую!`
`Эхма, милая, кабы нужон мне был пенициллин, то и взгромоздилси бы я на тебя. А так извиняй – сама колешь его в места отлежеванные искусственным, то есть, образом. Не бывать сему! Сам хочу оправиться от грехов своих тяжких!`
`Ну так и терпи, болезный!` - было ответом.
К обеду из меня всё повыдергали, но не успел я и духа перевесть, как явилась новая матрона и ну меня тыкать по пальцам и венкам иголками, вытягивая остатки родимой кровинушки .
`Эт-то для одного анализу, эт-то для другого, а енти поллитрика ( мелочь, право ! ) за так, для интересу`.
Потом дали всё же есть. Харч славный! В большой миске суп молочный из воды с перловицей, в мелкой плошке манная каша из селёдки, в стакане кипяток из-под крана. Сказавши глубокое мерси и содеяв левой пяткою реверанс испросил я ещё и хлебца.
`Сервелаты дома будешь трескать` - строго по этикету ответствовала дама с поварёшкой.
Далее же – всё как по маслу. То впрыснут чего-нибудь, то наоборот вовсе какой-то розовой водицы из жилки повытянут. Ничего интересного.
Да, было как-то, боярышня ( что с кровяным насосом ) сомлела, замечтавшись, да с осьмого разу токмо в венку иголёшкой и попала. А как нацедила полную литровую бутыль той бодяги, что во мне бултыхалась, так и обронила склянку об пол что ни есть на то силы. Оно же что, стекло вещь крепкая об бетон то, да жидкость подозрительная вся испроливалась. А об её обскользившись мамзеля ножонкою своею семипудовой на склянку и лопнулась. Конфуз полный – халат красный, мамзель на глазах рябеет и я, малохольный, бьюсь от смеха в агонии об подоконник тыковкой… Так что пришлось ей, бедолажке, ещё с пяток раз тыкать иголкою в другую уж ручонку отрока. К чести её заметим, что млела она нечасто ( как будто бы через раз всего-то ), а так что кровушку она из меня черпала через день, то и убытку немного!
Так вот и жилось мне вольготно-припеваючи в хороминах энтих. Да как вставать уж с ложа начал тут уж пошло весельице. Мужички то винцом побалуют, то папироскою ( маменька моя не знала тогда, что я, непутёвый, второй уж год как курил табашныя издельица). Да и я сам малец был не промах – отделение-то было смешанное и, как назло, девчёнков молодых было пропасть ( хвостом-то крутил, кобелина треклятый ). Так что когда с месяца два уж после приходили они ко мне домой дожениваться маменька моя падала в полный обморок от такого спросу…
Да вот, стало быть, пришёл к подходу Новый, то есть, год. Маменька навзрыд –
`Пусти, дохтур, хучь на пару дён! Праздник великий, предхристианский – всё родовое гнездо взберётся отмечаться!`
`Дак ить у его, поганца, анализец скверён!`
На что я клятвенно обещал сырую и несвежую водку не пить да нагишом после баньки в сугробах с девашками краковяк не отплясывать. На том и сладили.
Маменька моя, долгих лет ей жизни, узнала тогда же у одной бабки ( не иначе колдуньи ) как изготовить зелье из травки заветной, да как меня им же и опоить. Так что придя через неделю, будучи вызванным к анализному барьеру, поразил я молниеносно все мишени в глазах докторских тем, что был совершеннейшим образом здоров, чем добрейший мой Айболит был несказанно поражён, промямлив удивлённо о подозрении на наличии у меня брата-близнюка. Так-то вот! Век живи – век учись ( дураком-с помрёшь… )!
После того уж лежал ещё раз я в больничке неживым сперва. Это когда мне чегой-то лишнее нашли в пузейных местах организма да и решили поглядеть буду ли я без него жить, али нет. Но это уже в другой главке будет ;-) .
Ну да не будем нарушать хронологии событий и перейдём к следующей смерти. © 2005. DDE(f)

ВОЗВРАТ В ОГЛАВЛЕНИЕ